Рыцарь, Лишенный наследства, опять явился последним, и теперь застрял в раздевалке. Оттуда доносился кастрюльный грохот лат и громкие маты: Вальдемар Фиц-Урс успел надеть любимый шлем Айвенго, оставив ему на выбор всякий древний хлам. Когда, наконец, боец выехал на арену, скамейка запасных разразилась хохотом: его богатый доспех венчал нелепый, огромный и круглый, шлем, когда-то, видимо, белый, а теперь весь в царапинах и пятнах ржавчины. Под странным, почти прозрачным, сделанным как будто из слюды, забралом злобно поблескивали маленькие глазки. "Ты бы лучше ночную вазу на голову напялил! Выдержал бы единую стилистику!" - громко советовал Грамениль. "Ха-ха-ха! Зырьте, что у него на лбу написано, -- покатывался весельчак Фрон де Беф. - Це-Це-Це-Пе! Ой, не могу, держите меня семеро!"

"Сюрприз, сюрприз!" - вместе с первыми звуками вальса белоснежные кринолины барышень стали волшебным образом распухать: заработал хитроумный аппарат Великого князя, надувая водородной смесью спрятанные под шелками гуттаперчевые пузыри. Несколько секунд - и девушки стали отрываться от пола и подниматься к 15-метровому потолку. Юбки превратились в нарядные шары, из которых по пояс выглядывали дамы. По замыслу, они должны были закружиться в воздушном танце, но Федор Васильевич не учли, что тело человека тяжелее воздуха, и живой монгольфер неминуемо перевернется. Так оно и случилось: над толпой один за другим взмывали большие пузыри, снизу которых отчаянно, вверх ногами, трепыхались, пытаясь обрести равновесие, дочери лучших семейств Молсквы. Раздались первые испуганные взвизги.

Под сводами дворца начался странный водоворот. Пузыри с живым грузом, повинуясь воздушным токам, кружили возле девятисотфунтовой люстры. "Бах!" - внезапно хлопнул горючий газ: шар маленькой княжны, наткнувшись на свечу, вспыхнул и исчез. Освобожденное тело обрушилось на дубовый паркет, ударилось головой, брызнул сизый студень. Зал зазвенел от воплей ужаса. "Бах! Бах!" - разорвалось подряд два шара. "А-а-а!" - раздались последние крики несостоявшихся невест. "Пок! Пок!" - спелыми тыковками лопнули аристократические головки. "Бах! Бах!" - рвались шары, посылая вниз других несчастных. "Пок! Пок!" - эхом откликались удары об пол.

Наконец, к самой люстре поднялся огромный шар старой графини, с трудом таща увесистую ношу. Хлопнул взрыв - и волной понесло по залу шарики. Они натыкались на люстры и канделябры, наперебой лопались, начался настоящий бабопад. Через минуту все было кончено. И на мгновенье наступила тишина. Только в углу над оркестровым блаконом поскрипывал застрявший шар madame Тюссо. Его хозяйка свисала неопрятным и безмолвным шелковым помпоном - умерла от кровоизлияния в мозг. Где-то за колоннами раздавался приглушенный истерический смех: Федор Васильевич, похоже, помешались.

"...И поднялася сыра земля, и воздыбилося чисто поле, и возопили поганые, от лица земли раною синей разимые" - говорит летописец о первом опыте применения боевых грабель, зафиксированном в VIV под Великой Злобней. По современной классификации оборонительного оружия грабельные заграждения можно отнести к противопехотным средствам, но они показали себя эффективными и в борьбе с кавалерией. Попав на заградительное поле, лошади спотыкались и падали, калечили всадников и портили амуницию. Задние их ряды останавливались на краю поля, взбрыкивали, толпились и громко ржали, усугубляя нерабочую атмосферу.

Сегодня Андерс опять подрался со Сванте. Этот злопамятный маразматик просто вспомнил о своем паровозе и молча накернил низкорослому собеседнику по макушке. Андерс, свалившись под столик, ухитрился выдернуть из-под Сванте стул, схватил поверженного противника за жидкую гривку и пару раз от души приложил головой о каменный пол.

Помирились старики на булыжной мостовой, куда их оперативно вынес бармен. Потираясь, встали, отряхнулись, приобнялись и разбрелись в разные стороны. Дойдя до дому, Андерс, откашлявшись, включил третью скорость и через 15 секунд, держась за сердце, тяжело шлепнулся на полусгнившее крыльцо под табличкой «Домег Карлсона, который ж». С трудом переведя дыхание, пробормотал вполголоса, – «вот так и наебнусь однажды с 20 метров. Годы-годы...» Плохо быть старым летучим торчком.